Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вы, – сказал, – герои все, Божье воинство.
Тоже мне воинство. Деньжищи нам огромные платят, вот и все воинство. А салаг и медиков пригоняют сюда со всего мира на полгода, службу отрабатывать, да еще почти забесплатно. Полгода оттрубил – и домой, к мамке под юбку, в Финляндию свою или Голландию. Толку от них, от салаг, не было и не будет, так, пушечное мясо – и все.
Долго ли, коротко, всякой напасти бывает конец. Отстрелялся и преподобный, стакан воды под конец выхлебал и лоб утер. Вспотел, бедняга: трепотня – занятие сложное, навыка требует, не то что, например, подыхать. Так или иначе, штатские наконец свои манатки собрали, с Полканом поручкались и усвистали, а мы расслабились и приготовились дело слушать, а не словесную лабуду.
– Операция назначена на четверг. – Полкан галстук ослабил и рукой махнул: вольно, мол, служивые. – Одновременно пойдут все сектора. Наша задача – проникнуть в подземелье через наружные ходы и двигаться на юг, уничтожая на своем пути все живое. Под комбинезонами химической защиты каждому иметь бронежилет. При разгерметизации или повреждении воздушных фильтров пострадавшие немедленно возвращаются назад и проходят контроль на наличие вируса. Остальные движутся вперед по ходам, идущим параллельно реке, что бы ни случилось. И так до соединения с Южной группировкой. Вопросы?
Все у меня один вопрос в башке вертелся, а задавать было боязно – непростой вопросик-то. И только я подумал, что была не была, только рот открыть собрался, как Макс руку протянул и мой вопрос вперед меня задал:
– Скажите, господин полковник, какова потеря личного состава по итогам Брюссельской операции?
Все в комнате притихли, даже Павиан съежился и будто уменьшился в размерах. Помолчал полковник, карандашиком поиграл над бумажками, а потом нам и выдал:
– Не по уставу вопрос, сержант, однако я отвечу. Но прежде чем ответить, скажу: каждому добровольцу в случае успешной операции особым приказом будет начислено вознаграждение, равное его годовому окладу. Вознаграждение начислят независимо от того, останется ли доброволец в живых. В случае его смерти деньги получат наследники. Все.
Оглядел нас полковник. В другой раз от такой новости мы бы уже во все глотки «ура» кричали, но сейчас никто даже не улыбнулся. Тогда полковник вздохнул и продолжил:
– Плохие цифры, ребята. Дрянь цифры, и скрывать я от вас их не буду. В результате Брюссельской операции потери личного состава превысили семьдесят процентов.
Выбрались мы из штаба, отошли с Максом в сторонку, закурили молча. Не о чем было говорить, и так все понятно. Постояли минут пять, притушили бычки, улыбнулся Максик криво, хлопнул меня по плечу, повернулся да и пошел.
А я вслед ему посмотрел и тоже пошел, только в другую сторону: обратно в штаб, прямиком к полковому нотариусу.
На следующее утро сразу после построения отпросился я у Павиана по личному делу и, как обычно, лесом – в расположение госпиталя. А там суета, грузовики взад-вперед снуют, салаги разгружают, тюки, коробки и ящики в госпиталь тащат. Явно не до меня было Санчите теперь, но я уж если что решил, то обязательно сделаю. Дождался я, когда в разгрузке перерыв образовался, салажонка за белый халат поймал и велел ему, кровь из носа, сей момент бежать за медицинской сестрой Санчитой Альварес. Так что пяти минут не прошло, как выскочила из дверей моя испаночка, запыхалась вся.
– Здравствуй, – отдышавшись, сказала, – сеньор Иван, давай свои два вопроса. Перерыв у нас полчаса, так что по обоим пунктам вполне отказать успею.
– Нет у меня, – ответил я, – вопросов к тебе, сеньорита. Просьба одна только есть.
– Так у тебя, – хмыкнула Санчита, – всякий раз просьбы. По двум пунктам.
– Другая просьба у меня, – упрямо сказал я. – Тут такое дело: я здесь уже почти три года. Деньги сама знаешь какие нам платят. Так что есть у меня на счету почти пол-лимона. Мне раньше плевать было, понимаешь, нет никого у меня. Детдомовский я, сирота, мне что с этими деньгами станется, если меня убьют, все равно было.
– А теперь не все равно, что ли? – Санчита спросила, явно не соображая, что к чему.
– А теперь – нет. – Я протянул ей сертификат. – Вот, возьми, я все бумаги на тебя выправил. Так что, если грохнут меня в четверг, вернешься в свою Барселону богатой невестой.
Замерла она на месте, губу закусила, на меня глядя, а миг спустя на глазах у нее появились слезы и потекли тонкими струйками по щекам. Шагнул я к ней тогда и к себе притянул, а в следующую секунду уже целовал ее невпопад в соленые от слез веки, в нос, в щеки, а потом и в раскрывшиеся мне навстречу губы. Мимо нас шли и бежали люди: салаги, медсестры, врачи, но я не обращал внимания и прижимал ее к себе, и мир закрутился вдруг у меня перед глазами.
– Пойдем, – сказала Санчита, внезапно отстранившись, и мир, качнувшись еще пару раз, остановился и замер. – Пойдем со мной, – и потянула меня к лесу.
У меня было много баб. Разных. От сопливых неумелых девчонок до зрелых опытных женщин. Такой, как Санчита, не было никогда. Мы любили друг друга весь день, солнце уже зашло, и апрельский вечер стал прохладным, потом холодным, а мы лежали, тесно прижавшись друг к другу, на брошенной на землю плащ-палатке и не могли насытиться. А когда, наконец, насытились, Санчита сказала:
– Покажи мне эту бумагу, Иван.
Я на ощупь нашарил на траве брюки, вытащил из кармана смятый сертификат и протянул Санчите.
Она разорвала его.
СветкаОх и влетело нам с Витьком. Палыч – он не крикнет никогда даже, но, бывает, такое скажет, что последней дрянью себя чувствуешь. И стыдно становится так, что не знаешь, куда от стыда деться. Вот и сейчас Палыч с ребятами нас на полпути встретил, и, пока к Схрону шли, все молчали. А как добрались, он Рината с Толиком досыпать отправил, Машку с поста снял и послал вслед за ними, а с нами говорить взялся.
– Скажите, дети, – Палыч спросил, когда мы остались втроем, – мы все для чего живем?
Не стала я отвечать: что тут скажешь, живем и живем, пока не сдохли.
– Чтобы гадов убивать, – Витька выпалил.
Голову он задрал и смотрел на Палыча чуть ли не с вызовом.
– А ты, Света, что думаешь? – Палыч спросил.
Встрепенулась я.
– Точно, – сказала. – Для этого и живем. Чтобы бить их, гадов, пока сами не сдохнем.
Помолчал Палыч, глаза протер, что-то часто он их в последнее время протирает, и сказал:
– Неправильно это. Мы друг для друга живем. Ты для меня живешь, и для Вити, и для ребят. И я для всех вас. Если бы вас сегодня убили, я бы… Нельзя мне больше вас терять, понимаешь, нельзя! Меня и так скоро не станет, и…
Осекся он, аж зубами заскрипел. А мне вдруг тошно стало: сообразила я, что именно Палыч сейчас сказал. Никогда он этого не говорил. Мы все знаем, что живем благодаря Палычу. Это он нас выходил после того, как настал проклятый Здец. Если бы не Палыч, мы бы все давно сдохли. И он всегда был с нами, я никогда даже не думала, что будет, если Палыча вдруг убьют. Пускай любого убьют, пускай меня, только не Палыча! Потому что тогда, тогда… Я не додумала, у меня слезы сами собой из глаз брызнули. И Витька рядом засопел. А я вдруг вскочила и бросилась Палычу на шею.
– Палыч, миленький, – я давилась слезами, – прошу тебя, не говори так. Я знаю: я виновата, мы оба виноваты, мы… Я только сейчас поняла. Мы все живем, пока жив ты. Ты не можешь, не должен говорить, что тебя не станет. Если меня убьют, то ребята останутся – Витька, Дина, Машенька… Или если Витьку, или любого из нас. А если убьют тебя, нас не станет – мы тогда все умрем.
Обнял меня Палыч и по голове погладил, как в детстве. Он тогда каждый вечер нас обходил, и с каждым перед сном говорил, и по голове гладил, я до сих пор это помню. А потом перестал.
– Вот что, дочка, – сказал Палыч, – я думаю, что время уже настало. Я сегодня буду говорить с вами о важных вещах. Сначала с ребятами, потом с девочками. Вы, дети, идите пока, а я тут посижу, я должен сначала подумать.
Поднялась я, слезы и сопли вытерла, кивнула Витьке, и полезли мы вверх по Наклонной Штольне в Схрон, а Палыч в Смрадном Туннеле остался.
Утром как всегда было. Андрей и Костя по-быстрому смотались в Крысиный Лаз, там самые лучшие крысы живут – большие, мясистые. Принесли с полдюжины, и Ленка с Динкой принялись варить суп. Остальные кто чем занялись: кто уборкой, кто работой. У Машки как раз волосы на нужную длину отросли, Палыч их срезал и отдал Витьке тетивы для луков плести. Витька лучше всех плетет, хорошие тетивы получаются, упругие. Особенно из Динкиных волос, но из Машкиных – тоже.
Потом мы позавтракали, и Палыч велел девчонкам уйти. Мы вчетвером убрались в Смрадный Туннель, и я рассказала, как ночью было, и как Карантины валились с простреленными башками. Потом мы еще немного поболтали, и Ленка сказала, что Костя на нее странно смотрит. Я спросила, как это странно, и Ленка вдруг покраснела, а я вспомнила, как смотрел на меня в Норе Витька, и покраснела сама. Потом Машка пожаловалась, что на нее никто странно не смотрит, а Динка рассмеялась и сказала, что мы – дуры, потому что в таких вещах ничего не понимаем. Я на нее разозлилась и велела рассказать, что мы не понимаем, раз она такая умная. А Динка все смеялась и говорила, что мы все равно не поймем, потому что у нас кровь не течет. А Ленка вдруг потупилась, и я вспомнила, как она недавно ночью вскочила и побежала из Схрона наружу, а я испугалась и бросилась за ней, но Ленка велела мне отстать от нее и наврала, что порезалась. Тут как раз посыпались из Штольни наши мальчики, и все какие-то никакие, будто каждый кость крысиную проглотил. А потом Ринат сказал, что Палыч нас ждет, и мы одна за другой полезли наверх.
- Телохранитель Каина - Владимир Гриньков - Повести
- Здравствуй, князь! - Алексей Варламов - Повести
- Легкие горы - Тамара Михеева - Повести
- Лета Триглава - Елена Александровна Ершова - Повести / Периодические издания / Разная фантастика / Фэнтези
- Любовь на все времена - Рут Лэнган - Повести
- Зенобия из рода Клеопатры - Анатолий Гаврилович Ильяхов - Историческая проза / Повести
- Проводник - Наталья Изотова - Детектив / Повести
- Повелительница грозы - Кирилл Кащеев - Повести
- Срочно меняю Нью-Йорк на Москву! - Наталия Мстительная - Повести
- Московская ведьма - Владислав Кетат - Повести